Свобода


02-02-2010,

 Глава девятая. СВОБОДА 

Попугай воткнул всё-таки павлинье перо себе в хвост, и остался доволен собой. С гордо поднятой головой и осознанием своего превосходства над всеми знакомыми, да и незнакомыми пернатыми, он взлетел… Что произошло в следующий момент, он не понял. Очутившись на земле, причем, свалившись на неё кубарем, он охнул и заоглядывался. Упал он на край лужи, но перо к счастью осталось сухим. Попугай отряхнулся и снова принялся прилаживать перо к хвосту. Теперь это заняло гораздо больше времени. Почему – для Попугая было непонятно. Как он ни старался, перо не хотело вставляться в хвост. Потратив утро на это хлопотное дело (но – с ощущением не зря проведенного времени), он подхватил перо в клюв и отправился завтракать. Лететь с пером, которое было больше самого Попугая, было трудно; малейший порыв ветра сдувал его с нужного курса, и до места назначения Попугай добрался только к обеду.

Добытое хитростью и с неимоверными трудами перо представляло для него огромнейшую ценность: ни у кого в городе таких не было; но, в то же время, оно доставляло массу неудобств. Во-первых, летать с ним было практически невозможно, приходилось передвигаться скачками. Во-вторых, его нужно было всё время караулить. Желающих завладеть пером оказалось превеликое множество. Попугай стоял насмерть, дрался отчаянно, поэтому перо оставалось с ним. Сломавшееся при первом пробном полёте, побывавшее не в одной луже, потерявшее цвет и форму перо, являлось для Попугая, тем не менее, символом его исключительности. Оно давало ему возможность выделиться из серой толпы всяческих воробьев, и заявить о себе. Кто-то смотрел на это перо, а заодно и на его хозяина, с завистью, кто-то с восхищением, кто-то смеялся над ним, но одно было очевидным – равнодушных не было. Драки из-за пера закончились, птичий народец признал за Попугаем право на владение пером, и никто больше не пытался его отнимать. Все знали, что перо – Попугаево, что второго такого нет, и что Попугай заслужил своё право на обладание им. А Попугай, поселившийся на ветке тополя, так как остался в одиночестве. Бестолковым воробьям перо было интересно только первые два дня, пока они спорили и дрались из-за него. Потом, когда драться стало не из-за чего, они вернулись к своим заботам, и им стало не до Попугая и его пера. Пролетая мимо, воробьи почтительно чирикали в его сторону, признавая его авторитет, но и только.  Попугай сидел, нахохлившись, на своей ветке, держал в клюве то, что осталось от пера, и никак не мог понять, что же произошло в его жизни. Перо нельзя было ни бросить, ни отдать – это он знал точно, но и таскать его за собой становилось уже невмоготу. Вся жизнь теперь крутилась вокруг этого пера. Время куда-то пропало… Его ни на что не хватало, все дни стали похожи друг на друга, как братья близнецы, бесшабашная радость и беззаботность покинули Попугая. Им теперь завладели думы о собственной значимости. 

 — Трудно быть знаменитым – размышлял Попугай, не выпуская пера из клюва – но: ничего не поделаешь, надо нести бремя славы, эту высокую ответственность. Ведь никто, кроме меня, – не сможет сохранить перо, которое со временем станет все-птичьим достоянием… Мне есть теперь что передать потомкам… 

Где-то, в самой глубине души, на самом её птичьем донышке, Попугаю было глубоко наплевать и на потомков, и на все-птичье достояние, а уж, тем более, – на «ответственность», но, даже себе самому, он не готов был в этом признаться. Ему хотелось влезть в самую гущу воробьиной стаи и там подраться, но теперь он не мог уже позволить себе сделать это – перо обязывало…То раздуваясь от гордости, то тоскуя по беззаботной жизни, он сидел на ветке, мечтая, чтобы хоть кто-нибудь заговорил с ним. Ему не терпелось поведать о своих подвигах, свершенных при защите своих прав на перо, …но слушателя не было. Перо, казалось, становилось всё тяжелее и тяжелее, а жизнь – скучнее и скучнее, но бросить перо не получалось. Попугай не думал о том, что, бросив его, он признает бесполезность всего происходившего в последние дни, но, как он чувствовал, бросить – было бы неправильно, а быть правильным – хотелось.

Никогда ни о чем прежде не задумывавшийся, Попугай сидел, переполненый раздумьями. Думалось, с непривычки, трудно; мысли прыгали, как воробьи по соседству. Вот только, радости никакой они не доставляли. Он так устал от дум, что задремал. Перо, вывалившись из клюва, медленно спланировало на землю, а ветер отнес его на тротуар. Прохожие, шагавшие мимо, затоптали его, окончательно превратив в мусор.

Очнувшись от своей дремы и не обнаружив пера, Попугай пришел в ужас, от которого всё внутри похолодело. Он так расстроился, что слезы брызнули у него из глаз, но это потрясение длилось лишь минуту.

В следующий момент Попугай так обрадовался, что все перья на нём поднялись дыбом. Ничего не соображая, ни о чем больше не думая, он сорвался с дерева, и ринулся в самую гущу воробьиной стаи…

Очухавшись, Попугай обнаружил себя на краю знакомой лужи, лишившимся половины перьев, со свернутым на бок клювом и заплывшим глазом … но: радости его не было предела.  

— «Это сладкое слово: свобода», — крутилось у него в голове, на все лады… И, даже: он представить себе не мог того, что кто-то, когда-то до него, мог сказать эту фразу.

Глава десятая. ПРЕЗЕНТ

Ястреб летел за караваном машин. Перед глазами у него стоял радужный хвост Павлина, и ни о чем другом думать он не мог. Цель маячила впереди, она дразнила, соблазняла, казалась почти досягаемой, реальной. Перелёт занял целый день, но всё когда-нибудь кончается, закончился и он.

Снова машины на площади расположились по кругу, а в его центре была установлена отдельная клетка, в которую выпустили Павлина. Измученный переездом, Павлин справедливо возмущался своей участью, издавая особенно противные звуки. Хвост его поник, но – и поникший – он вызывал восхищение Ястреба, сидевшего неподалёку на ясене. День клонился к вечеру, а Ястреб сегодня еще ничего не ел. Он сорвался с ясеня, и, улетев за город, через час вернулся с мышью в клюве. Усевшись на верхнюю ветку, он раздумывал: как бы привлечь к себе внимание своей избранницы… мысль о том, что «она» может быть самцом – ему и в голову не приходила. В его понимании, хозяйкой клетки была Жар-птица, и птица эта вполне соответствовала его амбициям; оставалось лишь завоевать её внимание. То, что это придется делать, Ястреб вывел из своего опыта с Вороной и из наблюдений за жар-птицей.

Полуживая мышь пищала у него в клюве, разделаться с ней он еще не успел, очень уж обильным был сегодняшний ужин. Пролетев над клеткой, он сбросил на неё свою добычу, в качестве презента избраннице.

Мышь упала на голову Павлину. Тот от неожиданности рявкнул, а одуревшая от переживаний мышь заметалась по клетке, приведя Павлина в такую панику, что он забился в истерике. Мышь благополучно выскочила из клетки, зато Павлин долго ещё не мог успокоиться. Он всхлипывал, квохтал, и проклинал этот дурацкий, этот холодный город, с неба которого падает всякая гадость.

Ястреб, наблюдавший с ясеня за всем происходящим, понял только одно – его презент не понравился. Если бы на месте этой красивейшей птицы был кто-то другой – Ястреб плюнул бы, вовсе не переживая о том, что не сумел угодить кому-то, но здесь… здесь всё обстояло иначе. Он призадумался: 

— А как же быть? 

Пока он раздумывал, спустилась ночь; все уснули, и он в том числе. Проснулся Ястреб с одной мыслью: чем бы удивить свою красавицу? Представив, чего бы он хотел сам, Ястреб отправился за город. Ему хотелось крота, но когда крот был пойман, он не утерпел и сожрал его сам. Единственным, что ему посчастливилось еще поймать, была лягушка; с ней он и отправился в город.

Когда на Павлина упала лягушка… его постигла еще одна истерика. Ястреб же понял: 

— Да… нужен был всё-таки крот, — и, не долго собираясь, направился за ним. 

Трудно было устоять и не сожрать крота, но, превозмогая соблазн, он всё-таки доставил крота Павлину. И сбросил на голову. Павлин решил, что пришла его смерть…  Смотритель зоопарка никак не мог взять в толк: что происходит с Павлином, а Павлин лежал в клетке кверху лапами, закрыв глаза, …и молчал. Вызванный ветеринар напоил его лекарством и накрыл клетку покрывалом.

 — Ну, тогда я и не знаю, как ей угодить — молча раздражался Ястреб (терпение не числилось в перечне его достоинств).  

Пришлось снова поднапрячься, соображая: что ещё видится ему аппетитным?

 — Водяная крыса, пожалуй — решил он. 

Добыть такую крысу было трудно, но он её добыл. Дотянув до города на последнем дыхании, он сбросил свою добычу на закрытую клетку. Увидев, что крыса того и гляди сбежит с покрывала, он ринулся вниз, пикируя на клетку. Наделав много шума, он возвратился на ясень с крысой в клюве. Прижав её к ветке, он озадаченно думал над тем, как доставить редкостное лакомство своей красавице.

Павлин не бился в истерике. Он вообще не шевелился, обмерши под своим покрывалом в страхе и непонимании: что происходит, почему сотрясается клетка, кто пытается добраться до него и убить?

О том, что его замышляют убить, он догадался еще в первый раз, когда на голову ему свалилась мышь. Но удары противника становятся всё сильнее, и теперь Павлину стало ясно: его ничто не спасет.

Утром, когда с клетки сняли покрывало, Ястреб сбросил всё-таки на Павлина свою крысу.…

Павлин умер от страха и был похоронен за городом. Ястреб сидел над могилой своей любви, обуреваемый чувствами, и непонятно было: чего в них больше? – Огорчения от потери? – восхищения?

— Какая же тонкая психика у этой красавицы – думалось ему. …Она умерла от восхищения моим подарком; я знал, что он ей понравится, но чтоб настолько… 

А над озером в это время светило солнце, Соловей пел Белой Вороне песни о любви, Цапля с Журавлем собирались во Францию, Райская Птичка сидела рядом с Вороном, а Филин… Филин всё никак не мог понять: что ж так неотступно думается ему об этой большой белоснежной птице?…  

Рубрика: Всячина.

Комментариев: 1

  1. Женя пишет:

    Смешно=)).

Оставьте свой отзыв!





Подписка на новые записи


Наши группы в соцсетях:

Одноклассники В контакте Face Book Мой мир