Переплыть Стикс, часть 4

Мы ехали мимо обвалившихся зданий неизвестно какой архитектуры. На их стенах тускло светились куски плесени. Из развалин на нас выскакивали хашры — очень много хашрей. На некоторых из них тоже светилась плесень. Мы били из огнеметов, страхуя спины друг друга. Живые трехметровые факелы от боли не могли стоять на лапах, но все равно пытались наброситься на нас. Горящие когти цапали по воздуху и броне мотоциклов; зубы, высовывающиеся между тлеющими губами, пытались откусить что подвернется. Уличная грязь тоже тлела или горела — местами не хуже нефти. В городе стало не только светло, но и жарко. Металл нагрелся, руль жег руки даже через перчатки. Временами появлялся запах, который пробирался даже под респиратор. Это начинал разрушаться пластик моего комбинезона — увы, форма рейнджеров не более термостойка, чем любой пиджак. Багровый, дергающийся свет отражался от силового купола, и казалось, что пожар перекинулся на само небо. Трещали леса из языков пламени, иногда грохотали рушащиеся руины, орали и ругались мы двое… Молчали только хашры — и это их молчание почему-то было ужасным.

Мало-помалу — в промежутках между стрельбой — я начал верить, что мы выберемся отсюда живыми: сотни, тысячи чудовищ не могли объединиться даже в толпу. Каждый из них занимался своим делом: некоторые откусывали и ели еще не загоревшиеся лапы катающихся по земле соплеменников; другие бессмысленно бегали по лужам жижи. Такие монстры время от времени обретали цель — кидались на кого угодно, и мы двое были лишь в числе одинаково привлекательных вариантов. Горящие хашры сатанели от боли и кусали друг друга, стены, землю, — все, что под зубы подвернется. И, разумеется, каждый мешал каждому. Несколько раз к нам все-таки приближались небольшие, но малосимпатичные группы. Подожженные хашры мигом спасали положение — вовлекали новичков во всеобщую грызню.

Какая-то тварь очень неудачно цапнула зубами мое мото. Гусеница разорвалась, и машина, затанцевав в грязи, чуть не размазала меня по стене. Я успел спрыгнуть в тлеющее месиво, кубарем прокатился по нему. Мой намордник съехал, и я на пару секунд ощутил местные запахи. Этого вполне хватило, чтобы мой желудок чуть не вывернулся.

Пока я аварийно прилаживал респиратор обожженными об грязь руками, на меня навалился горящий хашр. И был ювелирно раздавлен вторым мото. Моя хашр выхватила меня из грязи, я взлетел на заднее сиденье. И обнаружил, что надо сбить что-то тлеющее с лапы компаньенки.

Жара росла стремительно. Начались самовозгорания. Мы уже почти не вырывались из серьезных пожаров. Приходилось тушить огонь друг на друге. То есть на моем комбинезоне — и на обнаженной чешуе хашр.

Пора было убираться из этого мира. Но уже совсем недалеко маячило здание Святыни.

По молчаливому согласию, мы плюнули на хашрей (те даже почти не спасались, не скакали в другие пространства — так их увлекала склока по поводу пожара), рванули к Святыне.

Вблизи она оказалась руинами, огромными и покрытыми все тем же саваном грязи. Из полуобвалившегося коридора на нас кинулся хашр — не стражник, а просто случайный, обозленный субъект. Мы были уже уставшими, и поэтому он сумел в прыжке разодрать когтями лапу моей напарницы.

Я ударил его прикладом — жгут огня непременно задел бы и мою хашр. Монстр развернулся, попытался дотянуться до меня. Я увернулся, схватил в руки горящую грязь, швырнул ему в глаза. Враг завертелся, рванулся вперед. К счастью, в тот момент он обернулся мордой к выходу — и поэтому навсегда покинул нас. Напарница схватила меня за руку здоровой, левой лапой — и поволокла вглубь здания. Мясо на правой висело лентами, между ними виднелась крепкая кость. Хашры не знакомы с болевым шоком, и их кровь сворачивается дьявольски быстро: они ей не истекут, хоть им все артерии перережь. И иммунитет у них абсолютный. Но в тот момент я забыл обо всем этом и заорал, что она сдохнет, что ей надо в медпункт, что на Святыню плевать… (Конечно, это сильно окультуренный вариант того, что я кричал.) Но даже пострадавший, больной хашр сильнее здорового рейнджера. Меня успешно тащили вперед. Что оставалось делать? Только несколько раз выстрелить назад, в какой-то нехороший силуэт.

Мы влетели в большую комнату, споткнулись о что-то, валяющееся на полу. Но не упали, а благополучно добежали до грязного, большого камня у задней стены. Лапой и рукой схватили с него металлический, пыльный контейнер. Взвыла сигнализация, неизвестно кем и когда установленная: хашры (по крайней мере, современные) не поклонялись своей Святыне. И тем более, не охраняли ее. Похоже, она была для них одновременно и чем-то важным, и чем-то ненужным в их нормальной жизни.

Мы стартовали прямо с того места, на котором стояли — хашр, как и мне, не хотелось проверять, нет ли в комнате других сюрпризов. Звук сирены оборвался на неестественном тоне. Мир вокруг нас подергался, и мы оказались в Ас-Нере. За нами никто не гнался.

Я осторожно очистил рану на ее лапе, наложил стерильную повязку. В моей карманной аптечке были и лекарства, но я побоялся их использовать: они могли быть несовместимы с биохимией хашрей.

— А, на мне все равно за пару дней заживет, — махнула она здоровой лапой. — Открывай контейнер.

Похоже, мы могли посостязаться в кретинской любознательности.

Контейнер был оснащен чем-то похожим на кодовый замок, но крышка отвинтилась без осложнений. Похоже, его просто забыли (или не смогли) как следует запереть. На дне лежала металлическая пластинка. Мы переглянулись. От волнения «тик» хашр кончился, и обе ее пасти были закрыты. — Что-то типа кассеты с записью? — Наверное. Ладно, я с ней повожусь.

Моя радость от разгрома города-логова прошла ненормально быстро. Но хашр была очень довольна жизнью — хотя ее рука совершенно не заживала. Моя напарница даже рассчитала топологические cвязки между одним из тупиков катакомб и компьютерным центром рейнджерской базы. И вбила в мой мозг алгоритм этого перехода. Так что я со всеми удобствами мотался между этими двумя местами, а моя квартира в офицерском блоке пустовала.

Я старался кормить хашр повкуснее, не давая ей сесть на диету из подземного мха; приносил только те книги и видеофильмы, которые представляли нашу цивилизацию в искаженном — то есть в приличном — виде. Хашр по-прежнему не рвалась к контактам с людьми, хотя стыд за свое существование у нее заметно ослаб. После рейда она решила, что все-таки является полноценным существом. Ведь, по ее мнению, если бы это было не так — она бы не смогла сделать ничего важного и полезного. Этот вывод был сделан на чисто интеллектуальной основе. Хашр всегда трактовала факты, исходя из логики, и совершенно не пыталась щадить свои эмоции. То, что в этом случае выводы оказались для нее приятными, она восприняла как редкое везение.

События убыстрились внезапно. Это было что-то вроде обвала — каждый день приносил сильное ухудшение ее здоровья. Она двигалась все тяжелее и тяжелее. Хорошее настроение пропало, участились те самые, «мертвые», состояния. Я боялся, что она вот-вот не сможет выйти из очередного психологического коллапса — но не представлял, как это предотвратить. Временами хашр снова хотела «наложить на себя когти» (ее выражение) — и не делала этого только из-за желания знать, что записано на пластинке из Святыни. (Может быть, надеялась, что там есть рецепт превращения в человека?) Я бешено подогревал ее любопытство, твердил, что якобы уже разобрал простенькое сообщение, и в нем говорится, что на пластинке, в сверхзашифрованном виде, зафиксирована история хашрей… (Это была шутка судьбы: мое вранье оказалось правдой.)

Я действительно работал над расшифровкой, и, похоже, дело двигалось. По ходу дела я сообразил, что мне надо влезать в ложь еще глубже. Если хашр ознакомится с содержанием записей — после этого действительно с собой покончит…

Я ломал голову, пытаясь придумать, чем же дополнительно подхлестнуть ее желание жить. Но в один из дней оказалось, что угроза самоубийства уже в прошлом. Хашр парализовало.

Она лежала на плоском камне и чуть-чуть шевелила пастями. Чешуя приобрела красно-коричневый оттенок, ломалась от прикосновений моих рук; глаза еще больше потускнели. Хашр сухо, зло требовала, чтобы я занимался чем угодно — только бы не торчал рядом с ней.

Я очень быстро ушел от нее — к полковнику Лосеру. Устроил скандал в его кабинете и получил немедленный отпуск по состоянию нервной системы. Такая формулировка хоронила мою блестящую карьеру в Ополчении, но на это мне было начхать. Я с нереальной быстротой оформил все бумаги — видимо, в канцелярии давно болтали о моем прогрессирующем психозе. И вернулся в Ас-Нер.

Больше хашр не удавалось выставить меня. Я сидел рядом, отлучался только за продуктами для нас. Держал ее сухую, холодную лапу; видел, как она все больше смарщивается, и рассказывал сказки о добрых городах, о том, как мало теперь на них нападают монстры (вот последнее было правдой); и т. д., и т. д… Она слушала.

Сидя в грязи и смраде, с огнеметом на коленях, который был направлен на выход из нашего коридора-тупичка, я четко понял одно: я люблю хашр. Вам это кажется сексуальной паталогией? А мне плевать.

Я любил и люблю.

Когда со мной это началось? Не знаю. Может, даже с нашей первой встречи. Мне трудно это понять. И трудно об этом говорить. Не умею я болтать о таком.

Она лежала под пластиком, натянутым на подпорки — чтобы сверху не капала грязь, и чтобы проходил воздух. Я разговаривал, улыбался — вслушиваясь в ее дыхание и обливаясь потом от его сбоев. Вслушивался в молчание подземелья — и знал, что мне снова надо рисковать, идти за продуктами — то есть оставлять ее одну, без защиты. Я научился спать сидя, не прислоняясь к стене и открывая глаза от любого призрака движения или звука. Голографический проектор закрывал стену изображением летнего леса — но свет был очень сильно притушен — чтобы, в случае чего, глазам не пришлось бы адаптироваться к полумраку коридора.

А однажды утром глаза хашр не открылись.

Следующие часы я просто не помню. Она еще не умерла — я это чуял. Но жизнь тлела где-то очень глубоко, на самых задворках организма.

Я просидел рядом еще две недели, держа ее за лапу и рассказывая ей все те же сказки. Я не мог понять, в коме она — или мне только кажется. Но, может, она еще слышит, и ей чуть легче от моего голоса…

Рубрика: Рассказы.