Обещание


23-02-2008,

Моей нежно любимой жене посвящается

Широкие шины мощно режут толстый слой воды на шоссе. Дождь льет как из ведра. “Дворники” едва успевают очищать лобовое стекло, как оно снова покрывается водяной пленкой и все, что видно впереди становится расплывчатым и нереальным. Двигатель под капотом поет мерно и басовито. Стрелка спидометра плавает где-то между 120 и 140. Да, согласен, это чуть-чуть многовато для такой погоды, но у меня такая “тачка”, на которой никакой дождь не страшен. Она слушается меня как умное прирученное животное. Она вытаскивала меня целым и невредимым из таких ситуаций… Кроме того у меня есть повод поторопиться.

А ведь начинался сегодняшний день размеренно и спокойно. Все шло как обычно. Я приехал в наш офис утром, когда мелкий сентябрьский дождь еще только накрапывал (ох уж эта осенняя погода), и занялся текущими делами. Следом приехал мой закадычный друг и давний компаньон, Серега Орлов. Вместе мы провернули уже немало дел и наши общие знакомые, в шутку зовут нас птичьей стаей из-за наших с ним фамилий и слаженности действий. Обычно Серега приезжает чуть раньше меня, но вчера вечером он загулял по поводу дня рождения своей подружки и сегодня приехал попозже, с помятой физиономией и поставил свой серебристый Grand Cherokee как обычно — бок о бок с моим вишневым BMW. Как только он вошел в офис, отряхиваясь от дождя, зазвонил телефон. Я взял трубку:

— Гусев слушает.

— Михаил, здравствуй. Это Андрей Николаевич тебя беспокоит.

— Доброе утро Андрей Николаевич, рад Вас слышать. Давненько Вы нам не звонили.

(Андрей Николаевич — наш давний и очень солидный клиент).

— Ну, так было же лето — пора отдыха. Теперь сентябрь — время наверстывать упущенное, вот я вам и звоню.

Я принял от Андрея Николаевича новый, очень выгодный заказ и пошел в комнату к Сергею, поделиться хорошей новостью и обсудить планы на ближайшие несколько дней. Тот сидел в своем любимом вращающемся кожаном кресле и пытался навести резкость на экран монитора. Сегодня утром выражать какие-либо эмоции ему было крайне сложно и он просто сказал:

— Слушай, Гусь, давай в этот раз ты займешься этим Андреем Николаевичем. А то, он у меня уже в печенках сидит.

— Лады, вот сейчас этим и займусь. Остальные дела вполне потерпят.

Я вернулся в свой кабинет и только было занялся оформлением нового заказа, как запиликал мой мобильник. Я поднес трубку к уху:

— Слушаю.

— Здравствуй, Мишенька.

— Здравствуй, любимая.

— Я по тебе скучаю.

— Не скучай, Светик, на выходные я к тебе обязательно приеду.

— А раньше никак не получится?

— Раньше никак, любимая, много работы.

— Жаль… — она произнесла это слово еле слышно и как-то обреченно.

— Постой, что-то случилось? У тебя все в порядке?!

В трубке несколько секунд было тихо и я уже хотел переспросить, когда она снова заговорила и голос ее еле заметно дрожал:

— Я даже не знаю как тебе сказать…

Я почувствовал как у меня холодеет внутри:

— Тогда скажи просто и прямо, как есть.

— Хорошо. Мишенька, у меня будет ребенок.

Меня внезапно бросило в жар.

— Что ты такое говоришь?!

— Я говорю, что у меня будет ребенок, — уже громче и увереннее повторила она.

— Ты глупости какие-то говоришь…

— Почему глупости?

— Потому что, у тебя не будет ребенка.

— У меня будет ребенок, — теперь голос ее звучал уверенно и обиженно одновременно.

— Прости. Я не так сказал. Ребенок будет не у тебя — ребенок будет у нас. Ты сейчас дома?

— Да, Мишенька.

— Никуда не уходи. Я бросаю все дела и еду к тебе. Мне очень многое нужно тебе сказать.

— Хорошо, Мишенька, — голос ее опять легонько дрожал.

— Послушай, любимая, — нужно, чтобы она не волновалась, пока я до нее доеду, — чтобы не случилось, мы будем вместе. Обещаю.

Я защелкнул крышечку мобильника, светящееся табло погасло. Достал из кармана платок и вытер испарину со лба. В висках у меня стучало.

Так. Что же я сижу? Нужно поскорее ехать. Почти бегом я бросился в кабинет к компаньону. Сергей тяжело взглянул на меня из под опухших век.

— Серега, прости, но заняться заказом Андрея Николаевича прийдется тебе. А мне нужно срочно уехать из Москвы. Вернусь и все объясню.

— Гусь, ты че, опух!..

— Кто из нас двоих опух тебе подскажет зеркало. Я знаю, что завал работы, завтра я приеду и буду работать как вол.

Сергей открыл рот, чтобы сказать все, что он обо мне думает, но я его опередил:

— Ничего не говори, побереги силы. Я и так знаю, как ты меня любишь и уважаешь.

Я выскочил на улицу и рысцой преодолел те несколько метров, что разделяли дверь нашего офиса и дверцу моего BMW М3. Дождь холодным душем обрушился на мою разгоряченную голову, но это ей мало помогло.

Пока выберешься из Москвы можно состариться. Московские пробки просто сводят меня с ума. Наконец я выбрался за пределы МКАД и, врубив дальний свет, устремился к Субботинску — небольшому городку на границе московской области. В Москве я заскочил в знакомый цветочный магазинчик и теперь справа, рядом со мной лежит охапка кроваво-алых роз. От неровностей асфальта они легонько подрагивают. На нежных лепестках, волшебными слезинками поблескивают маленькие капельки воды.

Я временами поглядываю на лежащие на сиденье цветы. Боже, они почти также прекрасны, как моя любимая.

А дождь не унимается, временами кажется, что он льет еще сильнее. Хотя, куда уж сильнее. Что там наверху, прохудилось что ли что-нибудь?.. Стрелка спидометра подобралась уже к 150, но я не сильно волнуюсь по этому поводу. Несмотря на скорость и толстый слой воды под колесами, мой BMW мгновенно реагирует на любой, даже легкий поворот руля. Это не машина, а просто сказка. Сколько уже на ней езжу, но не перестаю восхищаться. В ней прекрасно все: хищная плавность внешних обводов; приятная упругость кожаных кресел; управляемость такая, что кажется машина готова сделать на дороге все, что тебе угодно, хоть петлю Нестерова. А двигатель — мощная рядная “шестерка”, ее приглушенный утробный рык ласкает мое ухо как мелодичная песня. Я редко слушаю музыку в дороге — музыка из под капота обычно мне нравится больше.

Я купил ее в большом специализированном салоне BMW почти два года назад, когда наши с Сергеем дела особенно пошли в гору. В это время там стояло сразу несколько “трешек” разных цветов: графитно-черная, серебристый металлик, ярко-красная и перламутрово-зеленая. Но когда я увидел “эм третью” глубокого вишневого цвета, я сразу понял: “Эта машина будет моя”. Как раз перед этим Серега купил свой серебристый Grand и долго сокрушался над моей покупкой:

— Гусь, ну зачем ты приобрел это пресмыкающееся? Она же брюхом скребет по асфальту. Взял бы себе Blazer или Explorer или, как у меня — Grand.

— Серега, в отличии от понимания бизнеса, представление об автомобиле у нас с тобой принципиально разное. Поэтому отстань от меня со своим американским барахлом.

Сам я нисколько не жалел о своей покупке. Да и о чем тут можно жалеть. У меня были разные автомобили до этого, но ни один из них не идет ни в какое сравнение с моей “эмкой”.

Я очень люблю скорость. Скорость — это мой наркотик, медленно затягивающий в свои цепкие, смертельные объятия, когда становится уже не важно куда ехать, лишь бы испытывать это чувство полета и эйфории, когда при прохождении на бешеной скорости опасного поворота или выполнении рискованного обгона в кровь огромными обжигающими порциями вливается адреналин.

А мой BMW — это большой красивый шприц, сделанный исключительно для инъекций этого смертельно опасного наркотика. Этот автомобиль позволяет упиваться скоростью. Вот и сейчас — стрелка спидометра уже перевалила за 160, а правая нога все продолжает плавно вдавливать педаль газа в пол, и я не в силах помешать ей в этом. Осенние деревья по обочине давно слились в одну сплошную желто-зеленую ленту. Едущие попутно автомобили кажутся стоящими на месте, а встречные — несущимися очертя голову. Наверно люди в этих машинах думают, что я сумасшедший, но я просто очень хочу поскорее увидеть свою любимую, которая вскоре станет матерью моего ребенка. Если бы на дороге не было этих неуклюжих громадин автобусов и грузовиков, этих убогих “чайников” на “Жигулях” и “Москвичах”, этих занудных гаишников, караулящих с радаром в кустах, я бы вжал педаль газа в пол и уже был бы рядом с тобой, любимая. А так приходится ползти со скоростью 170.

Я опять вспоминаю ее прекрасные глаза, ее милую улыбку. Господи, как я люблю ее. И как мало я говорил ей об этом, как мало заботился о ней, мало уделял ей времени и внимания. Но ничего, теперь все будет по другому. Моя правая нога еще чуть-чуть вдавливает педаль газа.

Мы познакомились этой весной как-будто случайно, хотя, конечно, ничего случайного в жизни не бывает. Совсем не желая того, она приковала к себе все мое внимание. Она была совсем не такая как те девушки, с которыми я был знаком. Ее утонченная, нежная красота, ее скромное обояние пленили меня. Я готов был часами держать ее за руку, смотреть без отрыва в ее лучистые глаза и разговаривать, разговаривать, разговаривать. О чем угодно. Она замечательный собеседник. С самого начала меня не покидало чувство, что я ее знаю уже много-много лет. Со мной никогда ничего подобного не случалось.

Очень быстро выяснилось, что она не москвичка и приехала погостить к подруге. Вскоре она уехала обратно в свой Субботинск. А я стал названивать ей по телефону, носился на своем BMW к ней на выходные. Иногда она опять приезжала в Москву к подруге. Так кончилась весна и началось лето. Духовно мы были близки практически с самого знакомства, физически мы стали близки только к середине лета. Я был готов забыть о своем бизнесе и всех делах, забыть, что существует еще какой-то мир, лишь бы снова и снова видеть и чувствовать ее прекрасное гибкое тело, ощущать прикосновение ее нежных, чуть влажных губ. Теперь я был просто не в силах расставаться с ней. Я уговаривал ее бросить свой Тьмутараканск и переехать ко мне, но она не соглашалась. Она прекрасно понимала, что до нее в моей холостяцкой квартире пожило немало разных девушек и, она не хотела стать одной из таких “квартиранток”. Так мы и продолжали перезваниваться и встречаться по выходным. Такое не могло продолжаться бесконечно, я понимал, что должен сделать решительный шаг, что лучшей жены мне не найти и я буду с ней счастлив всю жизнь. Но меня тормозили глупые идеи на тему женитьбы, которых я понабрался от других людей и забил ими свой “чердак”. Это что-то типа: чтобы убедится в правильности своего выбора, надо знать девушку не меньше года, что нужно проверить свои чувства, и прочий бред.

Но теперь, когда она ждет нашего с ней ребенка, для меня больше нет дурацких барьеров в моем пыльном “чердаке”. Сейчас я приеду и попрошу ее стать моей женой и патрнером по жизни и, когда она согласится (о другом варианте я даже не хочу думать), мы поженимся и наконец-то переедем ко мне. И будем всегда вместе, как я ей и обещал.

Я бросаю беглый взгляд на панель приборов. Стрелка уже перевалила за 180, ну я и разогнался по такой погоде. Но ничего, мой BMW идет как по рельсам и я уже почти приехал. Вдруг затренькал мой мобилный, я поднес трубку к уху:

— Слушаю.

— Гусь, ты где сейчас, мать твою растак?!!

— На подлете к Субботинску, минут через десять буду заходить на посадку. Погода нелетная, видимость — ноль, веду машину по одним приборам.

— Ты охренел, что ли мать твою размать?!!

— Серега, ты с чего вдруг такой громкий стал? С утра ты был на порядок тише.

— Станешь тут громким, мать твою перемать!!! Разворачивай оглобли назад в Москву!..

— Да ты чего все только матюгаешься так, что у меня мобильник краснеет, объясни толком, что случилось.

— Что случилось?!! Твою так перемать!.. К нам едет ревизор!!! Вот что случилось!

— Ты, че, с перепою Гоголя, что-ли начитался?

— Фуеголя я начитался! Налоговая к нам едет!!! С минуты на минуту в дверь постучат! Я уже хлеб-соль приготовил, жду с распростертыми объятиями! Итить их переитить!..

— Серег, а ты не помнишь, белая горячка, она обычно с необъяснимых страхов и галлюцинаций начинается?

— Я вот, сейчас тебе, как мобильником в ухо врежу!..

— Да с чего ты взял про налоговую?!

— Да с того, что позвонил мне наш с тобой общий знакомый и предупредил, как договаривались. Ну, ты сам знаешь, о ком я говорю… Так их всех разэдак!.. Гусь! Я серьезно. Срочно возвращайся, нам наши задницы нужно как-то спасать, а то будет очень фиево.

— Серега, родненький. Ну поодбивайся там немного за нас двоих. Не могу я сейчас развернуться, когда почти уже приехал. Ты пойми, я сегодня утром узнал, что стану отцом. Я сейчас в таком состоянии… Пока я некоторые вопросы не улажу, я все-равно ни чем другим не смогу заниматься. Буквально часа через полтора я рвану обратно. Продержись там немного, может они еще и подъехать не успеют.

— Ну, Гусь, как знаешь… Я сделаю все, что смогу, но ты тоже пойми: не дай бог что, твоему будущему ребенку папа-зек — ни к чему…

В трубке пошли короткие гудки. Я захлопнул крышечку мобильника. Час от часу не легче. В гробу я видал всех этих налоговиков, в белых тапках.

Сквозь пелену дождя впереди на холме начинает просматриваться Субботинск. Я стал совать мобильник в карман и на пол секунды отвожу взгляд от дороги. Когда я опять взглянул на дорогу внутри у меня похолодело. Стремительно приближающийся попутный МАЗ, мигая левым “поворотником”, перестраивается в мой левый ряд, видимо кого-то обгоняя. Во встречном левом ряду автобус движется бок о бок с пнелевозом, чадящим вдоль обочины. Оставшаяся часть моего ряда мгновенно уменьшается в размерах. Я направляю машину в это сужающееся “горлышко” между МАЗом и автобусом, одновременно нажав правой ногой на тормоз, а правой рукой на клаксон. С пронзительным воем клаксона я проскакиваю в это игольное ушко, но в самом конце, когда казалось, что опасность миновала, я все же задеваю правым задним крылом переднее колесо МАЗа. Раздается глухой удар и звон стекла. При других условиях на этом все бы и закончилось, но не теперь.

От этого удара, вначале корму, а затем и всю машину начинает сносить влево, на встречное движение. Я пытаюсь вернуться на свою полосу, но мой BMW продолжает идти в заносе, левым боком немного вперед, все больше уходя влево. Я едва не задеваю встречного красного Жигуленка, идущего за автобусом. Пройдя в скольжении весь встречный левый ряд, я “причаливаю” своим левым бортом к заднему колесу встречного ЗиЛа. Вновь звон стекла. Этот удар уже гораздо сильнее. Я даже теряю сознание на какое-то мгновение, а “эмка”, как бильярдный шар отскакивает вправо и возвращается теперь на свою законную часть дороги. И движется она, как снаряд в бок попутному автобусу, на заднем окне которого сверкает желтым фоном табличка “Осторожно — дети”. Я начинаю выворачивать руль влево , чтобы заставить машину двигаться параллельно автобусу, но она, с упрямством запущенной торпеды продолжает идти точно в цель. Мне кажется, что я вижу в окошках расширившиеся от ужаса детские глаза. Нет! Только не в автобус. У автобуса “на хвосте” КАМАЗ-самосвал. Я мгновенно выворачиваю руль вправо, вот туда и пойду. ДУРАК! Какой же я дурак! Зачем надо было так гнать?! Вновь сильный удар и снова звон стекла. Что, разве еще есть чему биться? От этого удара я едва не упал на правое сиденье, но удержался, вцепившись в “баранку”. Я снова пытаюсь оставить машину на своей полосе, но моя всегда такая послушная “эмка” словно взбесилась от этих ударов и опять, как ошалевшая, летит на встречную. А там, как огромный разъяренный мамонт надвигается несуразной махиной КрАЗ-тягач. Лобового столкновения не избежать. Господи, НЕТ!!!

КрАЗ надвигается на меня как в замедленной съемке. Я не верю, что это сейчас произойдет, что это происходит со мной, что это вообще происходит.

УДАР!!!

Я вижу свой искореженный вишневый BMW, в кювете, под передними колесами КрАЗа. Все машины на трассе остановились. И в наступившей тишине вдруг затренькал мобильный. Звук раздается из груды покореженного металла, которая меньше минуты назад была моим прекрасным автомобилем.

Я начинаю приближаться к убитой машине. Да, это точно — звонит мой мобильный. Наверно, это опять Сергей. Нужно сказать ему, чтобы прислал эвакуатор. Я пытаюсь проникнуть внутрь машины, но никак не могу понять, как это можно сделать. Так все перекручено.

А это что за кровавые ошметки вокруг. Ах, нет. Это же алые розы разлетелись во все стороны, такой шикарный букет пропал… А это уже не алые лепестки, это действительно похоже на кровь. Много крови. Боже! Сколько много крови… А это кто сидит в моей машине, как он здесь оказался? Я пытаюсь получше разглядеть среди забрызганного кровью искореженного металла лицо этого негодяя. Какой-то окровавленный урод в немыслимой позе скрючился, зажатый со всех сторон. Я продолжаю вглядываться в его лицо. Что-то очень знакомое начинает проступать в чертах этого нахала. Где же я видел это лицо?

Вдруг, как удар молнии, ко мне приходит понимание, кто это. Нет, этого просто не может быть! Внутри моей изуродованной машины сижу… Я!!! Бред какой-то… А кто же тогда смотрит сейчас на это лицо?.. Все это просто какой-то кошмарный и ужасно дурацкий сон. Сейчас я проснусь и все будет ОК. Но я никак не просыпаюсь. В полнейшем замешательстве я наблюдаю, как косые потоки дождя смывают не успевшую спечься кровь на моем левом ухе. Около исковерканного BMW начинают собираться люди, в основном водители ближайших машин. Пожилой, коренастый мужчина пытается заглянуть внутрь окровавленного салона. Другой, помоложе стоит рядом.

— Ну, как, жив?..

— Бог с тобой, — отзывается пожилой, — тут жить-то уже нечему.

К ним подходит водитель злополучного КрАЗа, долговязый, в коротких “керзачах”, с большими трясущимися руками и губами:

— Чертовы “новые русские”, мать их так, носятся, как психи!..

— Не надо, не ругайся рядом с покойником, — кто-то мягко берет его за плечо, — не хорошо.

Но он этого не замечает, руки и колени дрожат:

— Чертовы “новые русские”!..

Дождь обильно поливает водительские головы, струйками стекает по их хмурым лицам.

— Мужики, это я во всем виноват, — это потупившись говорит крепкий мужчина, лет сорока пяти, в затертой кожаной куртке, — я его на своем МАЗе не пропустил.

— Успокойся, не в чем ты не виноват, — поворачивается к нему пожилой, — так носиться нельзя! Слава богу, что он никого с собой на тот свет не прихватил.

Несмотря на сильный дождь люди все подходят и подходят. Но никто из них не замечает меня, все видят только того меня — в машине, мое мертвое тело. Двое стали разговаривать буквально сквозь меня:

— Надо вызвать милицию, спасателей…

— Да говорят, что уже позвонили.

Мне стало неприятно находится в таком положении и я поднимаюсь чуть повыше. Теперь я смотрю на все происходящее со стороны и немного сверху. Приехали гаишники, стали что-то замерять на дороге, расспрашивать промокших до нитки водителей. Водитель КрАЗа, с трясущимися руками, несколько раз повторяет им, что все “новые русские” — сволочи. Машины снова пошли в обе стороны по трассе.

Затем большим автокраном приподнимают передок КрАЗа и за трос вытягивают из под него грузовиком сплющенный до неузнаваемости BMW. Спасатели раскурочили то, что осталось от моей машины и врачи со скорой стали доставать оттуда то, что осталось от моего никчемного тела. Почти все, кто наблюдает за этим, отвернулись. Да, без внутреннего содрогания на это может смотреть разве что бывалый медико-криминальный эксперт.

Все это кровавое месиво, которое было еще сегодня утром моим телом, поместили в черный полиэтиленовый мешок и неспешно увозят на скорой. Злосчастный КрАЗ выбрался из кювета на асфальт и, как ни в чем не бывало, снова поехал в направлении Москвы. Гаишники погрузили на эвакуатор жалкие остатки “эмки” и тоже увезли. Теперь уже почти ничего не напоминает о случившейся здесь сегодня трагедии. Только помятые, поломанные розы пламенеют на примятой мокрой траве, да лужица потемневшей крови медленно впитывается в землю вместе с дождевой водой.

А я все здесь, в этом месте, где я в один миг потерял все: свою машину, свое тело, свою игру…

Прошло несколько часов, а может несколько суток (я этого не заметил), когда я смог увидеть что-то еще, кроме участка земли, посыпанного розами. И тогда я увидел невдалеке город на холме. Это же Субботинск. Вдруг я вспоминаю эти прекрасные лучистые глаза и милую нежную улыбку. Любимая, ты же совсем рядом. Ведь я обещал, что мы будем вместе.

Теплый майский дождь бодро барабанит по крыше машины, стучится в окошки, шуршит под колесами. Мы едем домой из роддома. Я лежу спеленатый на коленях у мамочки. Моя лысая голова в чепчике покоится на ее руке. Шум дождя убаюкивает и мои глаза сами закрываются. Временами я их приоткрываю и вижу милое мамино лицо, ее ласковые лучистые глаза. “Мишутка, сыночек мой”, — она наклоняется и нежно целует меня в лоб. Как хорошо, я опять закрываю глаза.

За окном разгар лета. Ласковые мамины руки кладут меня на живот, на застеленный мягкой байковой пеленкой стол. Через открытое настежь окно слышен шелест листвы и звонкие детские голоса во дворе. Легкий теплый ветерок нежно гладит мое нагое тельце. А оно такое слабое и непослушное. Вниз лицом лежать очень неудобно и я пытаюсь приподнять голову, но она ужасно тяжеленная, все время норовит вновь оказаться на столе. Я тыкаюсь носом в пеленку, приподнимаю голову и снова роняю. Так повторяется несколько раз. Ну что же это тело такое невыносимо непослушное. Я не выдерживаю и разражаюсь от обиды громким ревом. Мамочка бережно берет меня на руки и ласково прижимает к себе, становится хорошо и спокойно. Я утыкаюсь лицом в ее мягкое теплое плечо, чувствую такой родной запах ее тела и затихаю.

Опять начинается лето, за окном слышно бойкое щебетание птиц. К нам зашла бабушка. Я ее почему-то не люблю. Они с мамочкой о чем-то разговаривают на кухне, а я сижу на горшке в комнате (зачем-то мама меня на него посадила) и слушаю их разговор.

— Вот, Светка, не слушаешь мать-то, а мать тебе плохого не посоветует. Говорила я тебе тогда: “Сделай аборт, не будет он с тобой, потому что не пара”. Так оно и вышло. Времени еще куча была. Могла свою жизнь устроить. А теперь так и будешь маяться с ребенком. И я ничем не могу тебе помочь со своей пенсией…

Мамочка в ответ только молчит.

Мне непонятно о чем говорит бабушка и, чтобы как-то развлечься, я начинаю играть со шнурками своих ботинок. Вдруг раздается мелодичное журчание. Я на пару секунд замираю от неожиданности, потом соображаю: “Так вот зачем мамочка посадила меня на горшок”.

Бабушка ушла, а мамочка, подойдя ко мне, присела на корточки, помогла встать с горшка, одевает мне штанишки. Я рассматриваю это, такое любимое лицо. Лучики ее глаз стали как-будто чуть тусклее, между бровей залегла глубокая морщинка. Я пытаюсь своими крошечными пальчиками разгладить эту противную морщинку. Мамочкины глаза опять стали ярче. Она прижимает меня к себе: “Мишутка, сыночек мой миленький”.

Осень. Но это уже другой год. Мамочка ведет меня за руку мимо витрин. На одной из них игрушки. Я иду за мамой боком, чтобы успеть на ходу получше рассмотреть разные машинки. Вдруг я вижу такое, что заставляет меня встать, как вкопанного. Мамочка тоже останавливается и вопросительно смотрит на меня. А я уже не замечаю других игрушек, мой взгляд прикован к масштабной копии двухдверного вишневого BMW. Я не знаю как называется эта машина, но она мне очень нравится.

— Мамочка, купи мне пожалуйста эту красненькую машинку.

Она присела рядом на корточки.

— Сыночек, эта машинка очень дорогая. Я не могу тебе ее купить.

— Мамочка, — не сдаюсь я, — я не попрошу у тебя больше ни одной игрушки, только купи мне эту красненькую машинку.

Я просяще смотрю ей в глаза. Она внимательно смотрит на меня.

— Сыночек, потерпи до Нового года, мы с тобой попросим Деда Мороза положить ее тебе под елочку.

Наконец наступил этот долгожданный зимний праздник. Все радовались и поздравляли друг друга с новым годом, с новым веком, с новым тысячелетием. Мне совсем непонятны эти странные поздравления. Да мне и не нужны они, потому что утром под елочкой я нашел ту самую машинку. Дед Мороз ничего не перепутал. Я аккуратно ставлю ее на подоконник и долго молча ею любуюсь, как завороженный.

Опять весна. Опять распускается листва и щебечут птицы. Вчера мы с мамочкой приехали в Москву, к маминой знакомой тетеньке в гости. А сейчас идем по кладбищу. Мне здесь все интересно, я никогда не был в таких местах. Вокруг много больших красивых памятников. В руках у меня мой вишневый BMW, я не расстаюсь с ним ни на день. Мамочка ведет меня за руку, в другой руке у нее четыре гвоздики, три белоснежных, а одна кроваво-красная.

Мы подходим к большому памятнику из черного мрамора, у его подножия мамочка кладет свой букет. Мы стоим и смотрим на памятник. С фотографии беззаботно улыбается симпатичный молодой мужчина. Что-то знакомое видится мне в этих чертах, как-будто я уже где-то видел это лицо. Я дергаю маму за руку:

— Мамочка, кто этот дядя?

— Это твой папа, сыночек.

— Я его когда-нибудь видел?

— Нет, он умер перед тем, как ты родился.

Я уже знаю буквы, поэтому начинаю медленно, по слогам читать надпись на памятнике:

ГУСЕВ Михаил Владимирович 20.10.65 - 14.09.95

Я смотрю на мамочку, а она неотрываясь смотрит на этого улыбающегося дядю.

— Мишенька, Мишенька, — беззвучно шепчут ее губы, — Мишенька… — по щеке катится вниз прозрачная слезинка, за ней еще одна.

— Мамочка, не плачь пожалуйста, я буду любить тебя также крепко, как этот дядя. Даже еще крепче. Ты мне веришь?

Она приседает рядом со мной на корточки, смотрит мне в глаза.

— Да, сыночек.

Я вижу как блестят на солнце ее прекрасные, лучистые, влажные от слез глаза. Вижу ее милую нежную улыбку. Как я люблю эти глаза, эту улыбку.

Рубрика: Рассказы.

Оставьте свой отзыв!





Подписка на новые записи


Наши группы в соцсетях:

Одноклассники В контакте Face Book Мой мир