Кома на троих, часть 2

…Эти воспоминания помогают мне настроиться на Голос. И невозможное снова свершается — я слышу Покровителя, слышу второй раз в жизни! Та же невнятность, смутность звуков — но понимать их по-прежнему легко:

— Успокойся и пиши. Все.

— А Макс-мразь, а!..

— Приказываю забыть о нем. Иначе даже рассказа больше не получишь, кретин.

От такого я моментально трезвею — несмотря на душегубку в комнате. Предатель! Покровитель — предатель! В моих мозгах начинает крутиться мутная карусель. Я воображаю, что вцепляюсь в глотку невидимого собеседника и рву ее в клочья. А когда очухиваюсь — слышу свой хрип-рык. Лежу на чем-то шершавом, рот забит противной, бесформенной массой. В первую секунду меня уносит на блаженные небеса. Во вторую — я открываю глаза и вижу перед ними свой грязный палас. Я выплевываю на него куски жертвы… Черт, да это же ворс и мусор! Мне только показалось, что я добрался до обидчика. А на самом деле порвал зубами палас, и на них теперь хрустит земля из него!

Я одновременно чихаю от поднятой пыли и молочу кулаками по полу. Но ощущения боли нет. По щекам начинают ползти теплые слезы. Мой добрый ангел, мой бывший… Да, да. Макс купил и его! И на небесах продаются! Макс дал ему взятку в долларах или в чем там еще берут…

Обозвать меня кретином! Потребовать, чтобы я терпел! Не-ет, я — не мои герои-недоделки! Под моими руками рвется ненавистный турецкий плед с веселым, глупым тигром. Это — единственное, что я сейчас способен уничтожить, до чего я могу дотянуться, Мне снова хочется кусаться — и мой рот мигом оказывается набит колючей, жесткой шерстью пледа. Я снова плююсь. Бегу на кухню с бутылкой водки. Еле-еле ее открываю, припадаю к гладкому, успокоительно-услужливому горлу. Вот его мне по чему-то разрывать не хочется. Да, только враги и идиоты обвиняют меня в неразборчивости, в неумении отличить добро от зла! Вот, я же не терзаю бутылку. И разве я виноват, что этом мире мне подчиняются только предметы? Понятно, что не виноват!

Потом, вроде бы, я обнимался с холодильником, спрашивал, уважает он меня или нет. Потом — пытался заняться с ним сексом, решив, что покорная машина этого вполне достойна. В отличие от баб.

Потом помню слепоту, онемение. Мыслей почти нет, а те, что есть, завернуты в густой-густой туман. Со мной кто-то говорит, но мне не сообразить, мужчина это или женщина. И где мы — дома, на улице… Тем не менее, смысл беседы каким-то чудом доходит до меня:

— Ты хочешь расправиться с Сергеевым?

В ответ я то ли хриплю, то ли скулю. Мою душу корежит и бьет ненависть, растворенная в страхе.

— Твой трусливый Покровитель грозится бросить тебе диктовать романы?

Да, незнакомец понимает меня! О, хоть кто-то в этой гадкой жизни достаточно умен, чтобы встать на мою сторону! От такого открытия накатывает кайф — настолько сильный, что подобного я, вроде бы, никогда не испытывал.

В безглазом, неощутимом мире появляется второй, почти неотличимый от первого, голос. Похоже, между ними двумя — свара. И свара из-за меня. О, как приятно! Я так блаженствую, что почти не могу обращать внимание на окружающее. До сознания доходят лишь смысловые обрывки: «портишь мне работу, великую и…», «да мне на тебя…», «ублюдок», «сам такой», «я через этого подонка неблагодарное общество обращаю к…», «а мне на твои замашки мессии …»…

Потом кто-то внезапно перекусил идущую к моей голове трубу. Странно: я ее никогда не ощущал. Но, как только идущий через нее поток исчез — я мигом все почувствовал, взвыл от полной опустошенности и паники. Одиночество, бессилие… Не могу сориентироваться, страшно хоть что-то сделать… Да что же происходит?!

>Я орал о спасении — но не слышал себя. Или мне казалось, что орал?

А потом случилось что-то еще. Труба внезапно снова появилась, и по ней пошел животворный поток… Странно: раньше я не чувствовал и его. Но зато теперь четко осознал: мне без него не жить — как рыбе без воды… Пришло чувство невероятного унижения, полной зависимости от кого-то другого. Он, неведомый, имел надо мной власть большую, чем хозяин над своей собакой. Как же жить, жить после того, как узнал э т о о себе?!

Но постепенно меня наполнял кайф. Мрачные мысли забывались. Я снова начал чувствовать себя сильным. Все только что случившееся расплывалось, пряталось за расползающееся забвение. И это было хорошо: добрая, невидимая вата спасала меня, она хранила мой талант от ударов… Ну, в самом деле, чего могут стоить и мир, и хозяин, если от них так легко изолироваться? Которые не в состоянии постоять за себя — то есть прорвать мою блокаду и вернуть себе меня — такого ценного и удивительного?

…А чужой поток все больше и больше проникал в его сознание. Фантомы, ложь, кривые зеркала… Изолирование участков памяти…

Безумие марионетки.

Проснулся я от легкого, приятного тепла на щеке. Это утреннее, еще не успевшее озвереть солнце гладило меня лучом — словно просило извинения за свое неподобающее поведение нынешним летом. Я лениво, томно заворочался, с трудом сел, приласкал свое лицо непослушными руками.

Кухня, казалось, была наполнена легким, бесцветным туманом — но предметы от него превращались в такие упоительные, нетвердые тени… Ноги не гнулись — и это меня совершенно не расстраивало. Все тело как бы отдалилось — словно между ним и мной кто-то проложил прокладку из многих слоев газовой, легчайшей ткани. Ушли нескончаемые, мелкие боли. Кисть руки, опухшая от вчерашних ударов по полу, выглядела сплошным синяком — но даже не ныла.

Я встал на ноги. Меня пошатывало. На минуту в памяти всплыли вчерашние голоса, унижение от вчерашней трубы-поводка… И тут же — словно кто-то наверху повернул рубильник — мысли переключились на то, как мне сейчас хорошо, и как страшно, скоро я отомщу Максу. Потом в голове возник образ голой, полной Нинки. Она извивается у меня в ногах, а я бью ее шипованной плетью, по колышущемуся, умащенному кремами телу течет кровь… И я пью эту кровь. Нинка визгливо орет от ужаса, а я медленно, вдохновенно раздираю ее грудь, раскапываю ее мясо до ребер, потом ломаю ребра руками… А женщина все никак не может умереть от боли… Она кричит, что хочет меня, она проклинает и благословляет одновременно… Сладострастие и страх мечутся на ее лице, где пятнами расплылась косметика. Это выглядит безобразно, но ведь деградация настолько привлекательна… Только сейчас до меня начинает доходить, что красота — это чушь. А вот уродство — … о, это… да, вещь! Я добираюсь до сердца Нинки, разрываю его ногтями, потом ем…

Когда мои мечты завершились — выяснилось, что я кончил прямо в штаны, сам того не заметив. В голову пришло, что обязательно надо вообразить, как я буду заниматься любовью с расчлененным трупом Нинки — это должно получиться еще круче.

Нет, ну почему до сегодняшнего дня я никогда не думал о некрофилии?! Почему удовлетворялся созданием романов и ловил жалкое подобие кайфа от несчастий героев? О, нынешней ночью мою кровь словно заменили, и я стал другим…

Когда я покончу с Максом — то точно займусь вещами более приятными, чем писанина. Да я больше к этому треклятому компьютеру на сто километров не подойду! Гоняться за призраками славы, наставлять людей на путь истинный… Хватит!!!

О, теперь я стану ужасом непроглядных подворотен! Мне стали нужны истинные лавры — венец второго, еще более великого, графа Дракулы! Я, запрокинув голову, хохочу. Хриплый, тяжелый звук моего голоса заполняет кухню. И — я чувствую! — вместе со мной смеется мой Учитель. Тот, кто готов дать мне новое, восхитительное умение, делить со мной мое тело и мои утехи… Он, Он будет мне ближе любой любовницы! У нас с ним — одни руки, одна цель… И мы покажем всем этим мерзким, ничтожным существам, которые посмели, посмели его тогда схватить… В моей голове проносятся ужасные картины. Унижение на скамье подсудимых и беснующийся зал, готовый разорвать моего благодетеля только за то, что тот убил каких-то пятьдесят три человека… милиционеры бьют меня… меня или Учителя?.. я корчусь, я горю в огне всеобщей ненависти, презрения; никто, никто не хочет мне сочувствовать… я для них не человек! Им важно, что я по ходу дела изнасиловал трупы нескольких несовершеннолетних дур, а мои страдания… О, на них всем плевать! Как хорошо, что какой-то гуманный человек успел отменить смертную казнь — и все мои враги не могут меня убить! Вот и несправедливый приговор о моем пожизненном заключении. Нехорошие, что-то понимающие усмешки прокурора и конвоиров… В памяти мелькает зона, злые, тупые лица зеков… Какие-то воры посмели устроить мне самосуд! Они, они надругиваются надо мной, они смеют «опустить» меня! А потом… Они бьют, они забивают меня ногами! И все менты в зоне даже не хотят расследовать «несчастный случай»! Я настолько для них всех не человек!!! Мой неуспокоенный дух мечется над землей, он вопиет к небесам — но небеса глухи. Люди посмели обвинять меня в жестокости — а сами?! Когда я попросил их о сочувствии, они… они выставили мне счет! Им важен не я — а то, что через меня случилось с несколькими их них!.. Я дерусь с каким-то дебилом, живущим в теле, но он не пускает меня в него… Потом пытаюсь вытеснить еще одного… снова неудача… и снова, и снова, и снова… Почему они живы, а я — нет?! Вот еще один гад. Он тоже без мяса и костей — но управляет воплощенным человеком! Влияет на него — мало, по-кретински осторожно! Почему он, а не я?! Почему-у-у-у?! да, я сейчас слишком слаб, чтобы подчинить себе кого-то с нуля. Но перехватить власть над тем, кто уже хорошо обработан другим… О, тут проблем нет! И я рву главную связь этого духа с телом живого. Побежденный еще цепляется за что-то на периферии, скулит. Но он уже бессилен, то есть — неважен. Все, все, все!..

…Я прихожу в себя, очухиваюсь от чужих воспоминаний. Они утекают из моего мозга, как вода из губки. Но во мне пульсирует удесятеренная ненависть к миру. Она жарка, как вчерашний день — нет, нет, еще жарче! Впрочем, зачем мне тратить время на какие-то анализ, сравнения? Мой Учитель — невероятно силен. Мне нужно только гордиться тем, что Он выбрал меня. И делать то, что мне будет приказано. Перед глазами снова плывет прозрачное, кровавое облако, оно так очаровательно-тепло… Волны наслаждения уносят куда-то далеко, далеко…

Потом я прихожу в нормальное состояние — и немного растерянно смотрю на свои руки. Они полосатые, красно-серые, и с них что-то капает. А, правильно… я же только что перебил всю посуду, разломал стулья и стол. На мне — мусор и пыль, пропитанные кровью. Интересно, чем я так распластал палец? В ране видна кость… И где мой кухонный нож?! Черт, пальцы такие неловкие… как же его наточить?! Он ведь такой нетвердый, не совсем реальный — такой же, как окно или моя нога…

И — какой приятный скулеж я слышу где-то на грани своего сознания! Помучайся, помучайся, мой предатель-Покровитель!

Рубрика: Рассказы.