Игры тьмы, часть 8

Первый занялся своим инструментом лишь утром. Быстро определив, что Аля в плохом состоянии, решил, что все-таки можно обойтись без «ремонта» и продолжил заниматься более важными делами — то есть ломать мозги людей, не позволяя им замечать очевидных фактов.

А зомби, брошенная хозяином, плакала в своей пещерке. Но этот сбой в ее программе никого не интересовал. А она сама ничего не могла понять — кроме того, что ей очень, очень плохо. И могла отреагировтаь на это лишь на самом примитивном, физиологическом уровне… уровне уже не существующей физиологии…

Есть предание о том, что курица с перерезанным горлом может двигать лапами еще несколько секунд.

Этот мир был как раз такой курицей. И ступени его агонии отмечались кем угодно — кроме его обитателей.

Заводы, оснащенные новейшей (то есть разработанной лет четыреста назад) техникой, работали бесперебойно. Поля колосились. Институты и лаборатории добивались мелких упехов, закладывали добытые данные в компьютеры — и данные незаметно исчезали из памяти машин. Психологи и социологи искали новые подтверждения теориям многовековой давности. Создавались семьи, рождались дети. Люди ссорились, мирились, радовались, расстраивались.

Жизнь шла так, как всегда. Официально фиксировалось только учащение припадков необъяснимой нервозности, и Экологический контроль усиленно тестировал воздух, воду, продукты.

Жанна знала все это — на уровне сухой информации. Таких данных вполне хватало и для работы, и для создания общей, эскизной картины происходящего. Но, чтобы действительно понять этот мир, надо было почувствовать его воздух — и не на тех границах, куда уже пришло разрушение, а там, где еще существовала жизнь. Такое желание могло показаться нездоровым, но оно было вполне естественно для выходца из другой погибшей цивилизации. И совет Песков только убрал сомнения Жанны.

Она могла бы блуждать по городу невидимкой — как, по преданиям, и положено призракам. Но предпочла вид предельно натуралистической проекции.

Под ее ногами глухо отзывались плитки позванивающего, шероховатого тротуара. Воздух пах цветами и чистотой. Посверкивали окна и яркие стены зданий. Солнце мягко отражалось от высотных эстакад, по которым ехали изящные кары.

Мимо проходили люди — спокойные, веселые. Они все улыбались и друг другу, и Жанне. Жанна улыбалась в ответ. Много негромких звуков, смеха. На стволе уличного дуба устроилась белка — выпрашивать свои законные сладости.

Многие назвали бы этот город раем земным. Но — не бывший сержант. С одной стороны, он казался ей декорацией к дешевому телесериалу для стариков. А с другой… С другой — она чувствовала, что все время движется среди незримого, всепроникающего «облака» (которое было частью Первого). В ней работало что-то вроде локатора, который показывал: «облако» связано с головами всех встречных людей. Жанна знала: именно оно и провоцирует, и заставляет их мыслить в строго определенном направлении. Еще лет двести — и эта хмарь окончательно сгутилась бы, став заметной даже глазам. А каждый человек плавно и незаметно превратиля бы в клетку единого, всепланетного мозга, утеряв представление о личности и самостоятельности. Потом все белковые тела-носители умерли бы, а сознания — остались встроенными в Первого… Навечно остались бы ячейками структуры, которую можно назвать мозгом Первого. Мозгом, расползшимся по временам и планетам; сжирающим, сжирающим и сжирающим миры…

Жанна, отгоняя эти мысли, по давней привычке передернула плечами. На нее немного удивленно посмотрела пара парней — загорелых, веселых. Но они не стали связываться с этой непонятной, нахмуренной девушкой. Что ж, «облако» неплохо блокировало нежелательные контакты своих, даже не до конца поглощенных, частей… И, заодно, — оно избавляло Жанну от вежливой отповеди по поводу совместных танцев или ужина…

Почему она воспринимает перспективу такого разговора, как унизительную? В своем мире она бы просто, безэмоционально отлаялась от парней. Потому, что считает их полупереваренными остатками, а не равными ей людьми? Мысленно отнимает у них даже право на разговор с ней? А где же ее хваленое сострадание?..

Из-под ног вспорхнула стайка голубей. Жанна чуть не отскочила в сторону — птицы до сих пор нервировали ее. Конечно, она постоянно встречала их в большинстве своих прошлых жизней. Но две ее последних реинкарнации прошли в очень технизированном мире, и недавние привычки полностью затмили те, древние впечатления. То есть голуби и воробьи в первый момент воспринимались ей как неизвестные, возможно опасные, машины.

И еще здесь Жанне не хватало спешки — этого бешеного, срывающегося от скорости пульса мегаполиса. Ни одно из лиц прохожих не хранило следов перегруженности делами и эмоциями. Нигде — ни намека на адреналин или усталость. И — ни следа сумятицы, разношерстности толп… Так, гуляют почти сонные отдыхающие… всю жизнь отдыхающие… Здесь скучны даже компьютеры: ни сложных программ, ни боев между хакерами и охраной… А если вспомнить слова Бога Смерти о том, что механизмы — это небелковая жизнь, создаваемая человеком… совсем тошно становится от мысли, какой примитив здесь сотворили аборигены.

Жанна добралась до парка, прошла подальше и села на скамейку у тихого, прозрачного пруда. В голову неожиданно пришла аналогия с водой: сильное течение часто бывает очень опасным, но в нем никогда не будет жить ни один паразитический вид. Его представители найдут себе место поспокойнее.

Она огляделась вокруг — в поиске новых толчков для мыслей. Вокруг пруда стояли стройные, очень ухоженные березы — про себя Жанна обозвала эти деревья «жирными» и «лощеными». И с неожиданной тоской вспомнила об уродливых, нередко опасных мутантах, глотавших смог мегаполиса — те деревья по крайней мере жили сами, а не ели из рук нянек…

Нет, этот мир был определенно много хуже, чем тот, где она в последний раз рождалась. Тот захлебывался от радиоактивности, политики, мафии — но в час своего конца все-таки выставил армию, отбившую атаку полностью проснувшегося Зла. Да, ценой победы стало исчезновение цивилизации — людей разнесло по другим мирам, а некоторые (например, сама Жанна) так и остались покойниками, обходясь без новых кругов рождений и смертей.

Но была —   В о й н а.

А этот мир, умирая, не смог сказать ни слова в свое оправдание. Он не выставил на бой ни единого человека. Его лучшие представители — покрные, печальные неудачники. Их хватает только на то, чтобы плестись в последних рядах скота, топающего на под нож хозяина…

— Эй, чего ты грустишь?!

Жанна рывком развернулась на веселый голос.

Розовощекая блондинка, верховодившая в стайке легкомысленно одетых девушек, отшатнулась от глаз Жанны — как от удара. В них был тот, далекий, бой — кровь, смерть…

— Ну, чего ты… — блондинка, побелев, попятилась. Ее спутницы тоже наконец распознали в Жанне что-то чуждое и дискомфортное. И стали отходить, стараясь не встречаться с ней взглядами. Может быть, на дне их сознаний зашевелились смутные тени — память о боли прежних, забытых жизней. И девушки инстинктивно опасались более полного их пробуждения…

Жанна опять отвернулась к пруду. Солнце било в ее зрачки, отражалось в них режущим огнем. Она действительно перестала думать об аборигенах. Она снова была в своем прошлом.

Память… Еще слишком свежая, время от времени приходящая кошмаром, провонявшем кровью и усталостью… Жанна невольно сжалась на скамейке, стоящей в чужом ей мире… Она — его судья. Она — заброшенная девченка, к которой снова подкралась давние безвыходность, отчаяние…

— Пойдем, — рядом стоял Бог Смерти. — Это будет ослабевать.

В его взгляде отражалось… что? Понимание, память об его собственных агониях?

Он полуобнял Жанну. И от его прикоснования минувшее стало отступать — как, наверное, у ребенка от прикосновения отца отступает жжение в ссадине. Уже можно было думать на такие утешительные темы, что боль, в принципе, — преемлемая расплата за ТУ победу… Что все бывшее с ей, Жанной, — при любом раскладе неимоверно лучше, чем тот веселый смех из-за кустов (там продолжала развлекаться уже успокоившаяся компания девушек)…

Ни вспышки, ни хлопка — две фигуры просто исчезли из летнего, душистого парка.

Первый доел всех немногих, годных для этого людей. И не желал затягивать бесполезную борьбу.

Если бы драться пришлось только со Вторым, — шансы были бы. Но Бог Смерти принадлежал к иной весовой категории. Первый даже не был уверен, что действует не в согласии с предвиденьями и планами этого существа.

То есть: пришло время конца. Пора хлопнуть дверью и переключиться на более перспективные занятия.

(Конечно, все вышеизложенное — человеческие эквиваленты мыслей Первого. Но направление его раздумий передано вполне верно.)

Боль, разрывающая мозг; боль, которая не оставляла сил даже на стон. Она навалилась одновременно на всех операторов, дежуривших на всех ста двадцати термоядерных электростанциях планеты.

После секунд боли — пустота, смерть. Сознания людей оказались выдраны, вышвырнуты из их белковых тел. Руки, недавно бывшие человеческими, повиновались чужим, дистанционным командам. Пальцы синхронно метались по ста двадцати пультам — сначала блокируя двери постов управления, а затем набирая программные коды, о существовании которых не знал никто, кроме Первого.

Подстегнуть термоядерную реакцию настолько, насколько позволяет оборудование. И после этого разом отключить все электромагнитные поля, которые сдерживали плазму. Потоп излучений проносится через испаряющиеся металл и керамику, бьет по заботливо подставленным ему контейнерам с радиоактивными элементами…

(О существовании таких контейнеров на ТЯЭС люди тоже не подозревали…)

… И на земле одновременно зарождается сто двадцать исполинских, клубящихся грибов. Около их подошв горит сам камень, а курчавые, неряшливые шляпы кипятят тучи. Во все стороны от них летят ураганы — как адские, спущенные с цепей псы; по дрожащей, бьющейся земле текут реки лавы… В воздухе кружат, танцуют исполинские облака из мельчайшего, перенасыщенного радиацией кобальта…

Планета качнулась на своей орбите. С негодующим ворчанием просыпались вулканы. Исполинские цунами начали свой, пока невидимый, разбег. Города ломались, горели от перекаленных тайфунов, — как бумажные макеты. Те, кто умер в первые секунды, были счастливчиками — миллионы людей, ничего не понимая, сходя с ума от страха, корчились в агонии всех возможных видов.

Первый использовал давно созданный им механизм аварийной ликвидации цивилизации — и покинул планету, заберя с собой все навсегда погибшие, поглощенные им сознания. Остальные, после смерти своих белковых тел, уносились прочь по линиям информационных связей Вселенной. Этим личностям предстояло снова родиться — искалеченными, беспомощными. Кто-то из них начнет бороться, регенерирует и выживет; а кто-то кончит попытками наладить связь с Первым или ему подобными существами — и будет окончательно сожран. А до этого — сыграет роль метастазы в новом для себя мире… Где-то метастазы будут уничтожены, где-то — победят, и с той планеты удерут все, кто окажется способен спасти себя сам…

Еще одна волна излучений прокатилась по материкам, убив всех тех, кто бился в агониях. Ее создал не Первый, а Бог Смерти — он максимально облегчал разрыв сознаний и обреченных тел. А дальше… люди и Русла Времени безошибочно притянут друг друга.

Второй был предельно недоволен: он почти ничего не успел урвать от планеты. Но, как любой умный хищник, он занялся не расстройствами, а поисками новой дичи.

Следующий раз надо будет лучше заметать свои следы — в конце концов, те, кого представляет Бог Смерти, не всемогущи. В какой-то из следующих попыток Второму повезет — как временами везет и Первому.

Рубрика: Рассказы.